Сентябрь не горит. Он растворяется, как соль в стакане, рассеивается мелкой водяной пылью, напоследок ободряюще проводя по щеке почти ласковой, почти летней рукой и оставляя в воздухе еле заметный след улыбки, как Чеширский Кот, которому легко и совсем не страшно уходить.
Осень горит. Она разгорается, когда ты сдаёшься и поворачиваешься лицом к неизбежному, когда дыхание становится медленнее и холоднее – так, что им уже не согреешь замёрзших пальцев, когда стекленеет и подёргивается мутной дымкой взгляд, когда сам ты уже готов, раскинув в стороны руки, сказать: «Забирай» и с тихим выдохом слиться, наконец, с сырой и стылой серостью.
Когда угасающий лучик сознания вдруг судорожно вспыхивает в последний раз, раскалывается последним отчаянным импульсом и расцветает огненно-красными и рыжими вспышками листвы, рассыпается снопами горячих искр, обжигая поднятое к небу лицо и словно крича: «Ведьма! Ведьма! Сжечь!» И ты горишь, и прорастаешь изнутри этим пламенем, этими ветвями и листьями, отдавая последние соки своей жизни, и боли, и любви, и той восхитительной необъяснимой силы, что всегда идёт рука об руку со слабостью – чтобы и твоей осени костры тоже могли гореть, и чёрным пеплом покрыть мокрый от дождя асфальт.
